Сосиски

– Тебя вызывает шеф! – сказала мне моя напарница Маша.

– Шеф? – перепугалась я.

– Шеф, шеф! – холодно подтвердила Маша.

Это было весьма странно. Шеф наш, Людмил Ермилович, вот уже несколько лет к себе никого не вызывал. Я передала товар, сертификат качества, сертификат количества, декларацию, конвенцию, коммюнике и другую документацию Маше и, мучаясь тревогами и сомнениями, побежала в офис.

Очаровательная секретарша в синем бальном платье от Труссарди с большим вырезом на груди и сзади, завидев меня, стремительно убежала доложить шефу о моем приходе. Докладывала она минут пятнадцать – двадцать. Если не все тридцать.

– Вас ждут! – сказала она мне, улыбаясь, тяжело дыша и суетливо поправляя изрядно помявшееся платье.

Людмил Ермилович встретил меня сдержанно и пригласил сесть, слегка кивнув на глубокое кожаное кресло напротив стола. Я села.

– Как дела? – спросил он участливо.

– Спасибо, – ответила я, все еще пребывая в напряжении, – хорошо.

– Хорошо, говоришь? – переспросил меня Людмил Ермилович. – А фартук почему у тебя в кетчупе?

– Так ведь работа у нас такая, Людмил Ермилович! – ответила я взволнованно. – Обязательно кетчупом на фартук капнешь! Когда сосиску между половинками булочки засовываешь – кетчупом польешь, а он с гладкой поверхности сосиски прямо на фартук и капает!

– Она мне еще рассказывает! – всплеснул руками Людмил Ермилович. Он открыл яркую коробку на столе, вытащил из нее толстую сигару «Bahianos» и, ловко отхватив ножничками кончик сигары, прикурил. – Милая моя! Да я лучше тебя знаю про то, как кетчуп попадает на фартук! Да знаешь ли ты, на чем я поднялся? Ты думаешь, на наркотиках и рэкете? Ты думаешь, на разбое и проституции? А может – на политике? Как бы не так!

– А на чем же? – спросила я.

– На чем, на чем... – пробурчал Людмил Ермилович. – На них! – он кивнул на сигару. – На сосисках!

– Как же это возможно, Людмил Ермилович! На сосисках!!! Это же невероятно! Это непостижимо! Сколотить громадный капитал только на сосисках! Это выше моего понимания!

– Сколотить капитал можно практически на всем! – мудро заметил Людмил Ермилович. – Сосиска – не самый худший путь к обогащению, надо сказать! Я ведь начинал простой лоточной торговлей горячими сосисками, как и ты!

– Как и я? – ахнула я в ужасе.

Я представила себе нашего импозантного и холеного красавца Людмила Ермиловича за стойкой сосисочной и чуть было не прыснула в кулачок.

– А что ты удивляешься? – вспых­нул Людмил Ермилович. – Да! Я начинал простым торговцем сосисками! И не стыжусь своего прошлого! По крайней мере, телом своим не торговал! Мне не в чем себя упрекнуть! Не в чем!

– Да ради Бога! Кто вас упрекает! – успокоила я его.

Людмил Ермилович успокоился, сбил пепелок с сигары специальной палочкой и, затянувшись с выражением великого блаженства на лице, начал свой неспешный рассказ.

– Давно это было! Года три как... Я, тогда еще юный и независимый, стоял на распутье, не зная, чему посвятить свою жизнь. Меня в то время привлекала сцена, кинематограф да модельный бизнес... Да! Вот так вот! Все мы в юности почему-то уверены, что все двери перед нами распахнуты, что все пути открыты! Фигушки! Закрыты! Еще как закрыты! Побился я в эти двери головой год, другой... Да... И вот как-то раз, случайно, словно повинуясь какому-то космическому позыву, эзотерическому импульсу, я пришел на железнодорожный вокзал. Да-да, на железнодорожный вокзал! И вдруг мой взгляд приковала чудесная картина: я увидел, как ловко управляется молоденькая девчушка, продавщица горячих сосисок. Почти ровесница мне, она, несомненно, была виртуозом своего дела. Точными, отработанными движениями она разрезала булочку на две части и аккуратно и удивительно красиво укладывала между двумя ее половинками горячую дымящуюся сосиску. Я невольно залюбовался. Да так, знаешь ли, застыв, и простоял два часа. Много я передумал за это время и пришел к удивительному выводу: неважно, где ты работаешь, неважно, кем ты работаешь, – главное, чтобы это было красиво и с душой, с любовью к тем, для кого ты все это делаешь! И я пошел в продавщицы горячих сосисок. Со Светкой, той девчонкой, мы крепко подружились. Она оказалась классным человеком с богатым внутренним духовным миром и чистой непорочной душой... Знаешь, как трудно оставаться чистой телом и душой, торгуя горячими сосисками?

– Мне – да не знать?! – вспыхнула я. – Кетчупом вечно заляпаешься с ног до головы!

– Во-во! – подтвердил Людмил Ермилович. – Я ведь на первых порах тоже с ног до головы был в кетчупе. От меня кетчупом за версту несло. Окружающие носы воротили, как от чумы… Но я нашел выход! Я стал стирать фартук не простым моющим средством, а хорошим! Не могу, к сожалению, сказать, каким, а то это уже будет реклама! Да! Это было дороже, но зато я стал аккуратнее своих соперниц, той же Светки хотя бы! И ты знаешь: как попер ко мне покупатель, как повалил, словно с цепи сорвался!!! Ага! Бывало, прямо толпами валит и валит целый день! Я сначала недоумевал: почему? И все недоумевали: почему? Оказалось – все просто: потому что у меня фартучек всегда был чистый-пречистый! Прямо-таки загляденье, а не фартучек. Оказывается, покупателю наплевать, какая у тебя сосиска – горячая ли, холодная, – главное, чтобы фартучек у тебя всегда был в порядке! Чтобы чистый был и выглаженный. Да! А у Светки с ее грязным, заляпанным кетчупом фартуком дела пошли из рук вон плохо: бывало, за один день ни одной сосиски так и не продаст! Пить с горя начала, потом – курить! После того как выпьет… Потом стала ширяться да колоться, кокаин нюхать, таблетки глотать, анашу курить да марихуану... Потом стала промышлять проституцией да разбоем на больших дорогах, вступила в преступную группировку... Сейчас в Думе уже заседает... Такая вот у нее тяжелая судьба! А я открыл свое дело, другое, третье, пятое, десятое... Пол сменил, как видишь! Я ведь раньше в девицах пребывать изволил! Да-с... Но в девицах разве можно бизнесом заниматься? Никак нельзя! Кредит в банке не возьмешь, все норовят с тобой сначала переспать, начиная от вахтера и кончая председателем правления. Ты, кстати, не хочешь?

Я отрицательно покрутила го-ловой.

– Ну нет – так нет… Так вот: чего я тебя вызвал-то! Ты за фартуком уж следи! Что ж он у тебя весь в кетчупе-то? Так ведь всю жизнь можно просидеть в продавщицах горячих сосисок! Постирай фартук, я тебя умоляю!..

Клёв

Вечерело. На берегу реки, поросшей густыми зарослями бугенвилля и чапоралля, сидели, притаившись, рыбаки и удили рыбу. Рыбаки всегда ловят рыбу, когда сидят у реки. Иногда они выпивают. И снова ловят.

Неожиданно тишину летнего вечера прервал резкий и какой-то излишне взволнованный неуместный крик:

– Пожар! Пожар! Помогите!

К реке, напролом, через кусты, нелепо размахивая руками, бежал обожженный в нескольких местах мужчина в брезентовой обугленной альмавиве, в блестящей металлической каске, с обрывком обгоревшего шланга в руке.

– Тише ты! – рявкнул на него приподнявшийся из прибрежных грядок петуний здоровенный детина в черной полумаске, выдающей в нем работника секретной службы. – Скотина! Всю рыбу распугаешь!

Рядом с ним показалась всклокоченная девичья головка и тут же снова скрылась вместе с полумаской.

– Пожарники дальше по течению ловят! – подсказал подбежавшему местами обгоревшему муж­чине другой детина, в камуфляжной форме, выволакивавший на берег невод. – Здесь только правоохранительные органы!

Обгоревший мужчина, еле передвигая ноги, поплелся вдоль по течению.

– Да только, слышь ты, не пойдут они на пожар-то... – остановил его другой голос, донесшийся из зарослей. Из кустов сейбы выглянул мужчина, чем-то похожий на генерального прокурора, со спущенными штанами и с прокурорским значком в петлице чесучового форменного пиджака.

– Почему? Почему не пойдут? – тревожно спросил обгоревший.

– Факт! Не пойдет пожарник в такую погоду тушить пожар! – поддержал прокурора чей-то сиплый голос. – Однозначно не пойдет!

– Это почему? – снова тревожно спросил обгорелый, от неожиданности выпустив из рук обрывок шланга.

– Да ты погляди: клев-то 

какой!!! – с укором воскликнул прокурор, удивляясь недогадливости пожарного, и показал ему снеток, в котором, блестя чешуей, бились полуживые рыбы: несколько чукучанов, ряпушка, полурыл граммов на пятьсот, хуанакс...

– Да, сегодня клево! – поддержали его сразу несколько голосов из прибрежных зарослей. – Не пойдет пожарник в такой клев на пожар! Пожарник и так-то, без клева, не на всякий пожар идет, а тут... Не... Не пойдет! Нынче губач хорошо идет! Пожарник не пойдет, когда губач идет...

– Да и елдошка забирает ны-не зело! На мормышку! И пелядь играет! Вот ведь как играет пелядь! Глянь!

– Так тебе и пошел пожарник тушить твой пожар, коли елдошка клюет!.. Жди!

– Удумал! Нашел время гореть! Тут пелядь играет, как ужаленная...

– Да! Это как надо раззадорить пожарника, чтобы он на пожар пошел-то...

– Не-е... не раззадоришь его ныне...

– И то! – согласился обгорелый, доставая из кармана брезентовых штанов кусок лески. – Мужики! Крючка не найдется у кого? И грузила на елдошку? Я потом отдам!